Если вы обращали внимание на медиа, ориентированные на женскую целевую аудиторию в 2000-х годах, и продолжали обращать внимание в следующем десятилетии, вы определенно заметили одну интересную тенденцию.
Журналы, которые посвящали свои страницы советам по диете и высказываниям знаменитостей, вдруг начали проповедовать «расширение прав и возможностей». Модные бренды, выпускавшие одежду только 38–42 европейских размеров, призывали «любить свое тело» таким, какое оно есть. Книги по воспитанию детей хотели, чтобы вы знали, что ошибки – это нормально, что пока вы растите стойких, уверенных в себе детей, никому нет дела до ваших растяжек или очередного бокала вина по вечерам.
Тем не менее, где-то на этом пути (возможно, в связи с катастрофическим финансовым кризисом и ростом социальных сетей) капиталистическим предприятиям стало необходимо признать, что люди заново открывают для себя определенный вид феминизма, который подчеркивает любовь к себе и заботу о себе, принимает несовершенство и призывает женщин выступать за равенство. Все это объединяется в то, что социологи называют «культурой уверенности».
Быть уверенным в себе – это императив нашего времени. По мере углубления гендерного, расового и классового неравенства женщин все чаще призывают верить в себя. «Просто быть более уверенными в себе», а также: в своем теле, в своих отношениях, в материнстве, на рабочем месте и в рамках гуманитарных усилий по поддержке глобального развития. Социологи Оргад и Гилл описывают в своей книге о культуре уверенности одну кампанию – «Полюби свое тело». В ней представлены дюжина или около того женщин, одинаково одетых, стоящих на минималистском фоне, как «попытку использовать и стратегически развернуть образы миноритизированных групп (цветных людей, инвалидов, мусульман, представителей ЛГБТ сообщества) в коммерческой культуре, чтобы «принять во внимание разнообразие», только для того, чтобы лишить любые конкретные различия их смысла и социальной значимости.
В последнее десятилетие отовсюду слышны похожие императивы, адресованные в первую очередь женщинам: быть уверенными в себе, верить в себя, любить себя. Речь всегда шла о том, чтобы женщины были бережливыми, возвращались к традиционным ремеслам и воспитывали в себе те качества, которые необходимы им для выживания в этот более жесткий, финансово напряженный период. Это действительно пересекалось с феминизмом и создало очень неолиберальный или индивидуализированный феминизм: женщины должны были обратиться внутрь себя, сосредоточиться на себе и перестать думать, что структурные барьеры существуют снаружи, и начать думать, что это просто то, над чем нам нужно работать самим.
Критиковать нужно не саму уверенность, а культуру вокруг нее и то, что делает ее фетишизацией. Например, рекламные кампании «люби свое тело» и пропаганда бодипозитива повсюду, которые действительно резонируют. Они обладают эфемерной силой. И многим женщинам не стыдно признаться, что они плакали, когда появились первые рекламные ролики Dove. Нужно ясно понимать, что подобная фетишизация стала предметов веры, своего рода непререкаемым здравым смыслом.
Кто может быть против уверенности? Никто не может возразить этому, потому что это само собой разумеющееся. Полезно с подозрением относиться к вещам, которые помещаются в это пространство, где они не могут быть подвергнуты никакому сомнению. Это также была просто культура в том смысле, что она пропитала все общество – она распространялась очень широко. Социологи описывают это как нечто неосязаемое. Когда спрашиваешь женщин: «Откуда у вас эти ожидания, что вы должны быть уверенной в себе матерью и напористой работницей с полной занятостью?», они отвечают: «Это же повсюду, и у всех так». Это становится настолько неоспоримым, что интернализируется в самую интимную сферу, где женщины, часто очень болезненно, оценивают себя в соответствии с этими недостижимыми ожиданиями.
Представьте, вы, как личность, работаете над собой, осознаете, как вы испытываете свою уязвимость. Это не сопровождается призывом, например, инвестировать в развитие сообщества, которое бы поддерживало этих уязвимых «я». Так что в этом смысле это очень похоже на культуру доверия и даже усиливает ее. В конечном счете это становится еще одним местом привилегий, потому что не все могут позволить себе быть и считаться уязвимыми. Речь идет об очень временном и сдержанном моменте, когда вам позволено быть уязвимым, пока вы в конечном счете преодолеваете его и становитесь уверенным, любящим себя, стойким, довольным собой человеком. Уязвимость – это прекрасно, но часто те, кто пишет об уязвимости, сами находятся уже «на другой стороне», где преобладает уверенность.
Это почти как два противоборствующих тона: один – вызывающий, нарушающий правила, «к черту все», а другой, который кажется действительно парадоксальным, – уязвимый, более хрупкий, «давайте дадим место нашей неуверенности и не будем стремиться к совершенству».
Они обе находятся рядом друг с другом как верящие в себя, принимающие себя, уверенные в себе, но в то же время дружелюбные и не самоуверенные, потому что это было бы отталкивающе. Как бы выглядела правильная феминистская, антирасистская, ЛГБТК, неевротипичная самопомощь по коллективному сопротивлению? Это действительно трудно представить.
Многие люди могут возразить: ну, какая проблема в том, что Dove говорит, что все тела прекрасны, или в кампаниях, где фигурируют более крупные или ненормативные тела?
У этой критики очень много путей. Один из них заключается в том, что до недавнего времени он представлял собой фальшивое или псевдоразнообразие и утверждал, что он гораздо разнообразнее, чем есть на самом деле. Кампания будет утверждать, что показывает различные этнические группы, религии, размеры тела, но при этом почти не отличается от того, что было раньше.
Вся кампания основана на эксплуатации женской неуверенности и продаже товаров, предназначенных для этого. Это также имеет пост-расовый оттенок в том, как он сглаживает наши различия, чтобы все выглядело так, будто все мы находимся в одной плоскости и имеем одинаковое значение, и при этом присваивает язык социальной справедливости. Она берет все различия и выхолащивает их смысл, и получается, что, скажем, беременность так же значима, как инвалидность.
Образ тела – это, пожалуй, самая распространенная ассоциация, которую люди связывают с «культурой уверенности». Несмотря на то, что бодипозитивность – это распространенная и очень популярная ходовая фраза, люди показывают, что ни в один момент истории они не были так сосредоточены на своем теле. Как же работает эта дихотомия? Она делегитимизирует чувства, которые каждый может испытывать по поводу неуверенности в собственном теле, потому что предполагается, что нам должно быть комфортно в своей коже. Но это не тот мир, в котором мы живем. Мы живем в мире абсолютного судебного наблюдения, где каждый чувствует себя под пристальным вниманием.
Например, существует множество исследований, документирующих значительные изменения в том, как о материнстве говорят и представляют его в популярных СМИ. Некоторые известные телешоу и фильмы предлагают гораздо более сложные портреты материнства и комментируют многочисленные разочарования, огорчения и несовершенства, которые влечет за собой этот опыт. Это значительный отход от того, что было характерно для предыдущих десятилетий. Но это не ослабило давления – это трансформировало давление, направленное на то, чтобы быть «совершенно несовершенной» матерью, быть «подлинной». Такая идея все еще в значительной степени принадлежит белым и среднему классу. Она становится все более заметной, происходит укрепление нового идеала матери.
Это называется двойным ударом культуры уверенности, потому что это работает как двойное бремя: женщины должны демонстрировать уверенность не только для себя, но и для своих дочерей, поэтому им приходится постоянно ее демонстрировать. Это вводит совершенно новый уровень самоконтроля и самопроверки и постоянного осознания себя как матери, не только в том, как вы можете навредить себе, но и как можете навредить своей дочери. Очень мало говорят о том, какую роль играют мужчины-родители в уверенности своих детей. Негласно считается, что это дело исключительно матери.
Интересно найти примеры, которые хотя бы частично оспаривали или опровергали бы тропы и логику культуры доверия. Например, сериал «Половое воспитание». Оценив его взгляд на интимную жизнь во всей ее тонкости и сложности, который не прибегал к легким клише о самооценке или «уверенность – это новая сексуальность», на самом деле показывал, как отношения всех видов определяются властью.
Также в пример можно привести певицу Lizzo, потому что во многих отношениях она олицетворяет культуру доверия. Она представляет собой радикальное отклонение от нормативного идеала женской привлекательности и крайне ограничительных стандартов красоты, которые доминируют в культуре уверенности; то, как она привилегирует и воспевает афроамериканские тела и опыт; то, как она отказывается от пост-расового тона культуры уверенности и вместо этого связывает свое выступление и образ со своим опытом расизма, сексизма и стыда за лишний вес; и то, как она не скрывает тот факт, что любовь к себе требует огромной работы.
Пандемия стала моментом, способным бросить серьезный вызов существующему неолиберальному порядку и нарушить культуру доверия. Она выявила межсекторальное неравенство и подчеркнула нашу реляционную взаимозависимость. Однако во время пандемии мы стали свидетелями усиления императивов уверенности и распространения сообщений о заботе о себе. Оставаться позитивным и практиковать «заботу о себе» стало мотивом на протяжении всей пандемии, что проявлялось во всем: от призывов делать физические упражнения, глубоко дышать носом и маткой, пропагандировать «ободряющие» мелодии, «комфортную пищу» и «приятное» телевидение.
Все вокруг побуждало женщин обратиться внутрь себя, вместо того чтобы поощрять действия по оспариванию и преобразованию структурных условий, которые непропорционально сильно влияют на женщин. Таким образом, кажущиеся доброкачественными и часто, несомненно, благонамеренные послания уверенности, спокойствия и позитива во время пандемии, похоже, подкрепляют культуру уверенности весьма проблематичными способами.
